Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
На суде то же самое выясняется: прижал пузом – не даёт вывернуться… Шарит Евдокия по земле – чем бы его образумить. И подвернись ей под руку стержень! В страстях-то Дуська не вспомнила, что он железный, и гвозданула Остапа по башке… С одного маха захлестнула! Потом уж… завалила обрезками и забыла!
Когда увидала Евдокия народ у типографии, тогда только вспомнила, что натворила… И признаваться пошла…
Старая баба Катя убита горем. Соображает плохо. Руки трясутся. Огня в печи не может развести.
Лизавету с утра в милицию вызвали. Володьку только война разбудит – к утру еле живой приполз. В избе – волков морозить. Как назло, никакой газеты под руками – дрова подпалить. А тут ещё правнук орёт…
«У Лизаветы полно бумаги мараной. Руки, знать, не доходят повыбрасывать. Сгодится – печку растопить».
Когда Лиза возвращается из милиции, печка пылает, в доме тепло, Алёша уревелся – спит рядом с никаким отцом. Баба Катя чистит картошку и горюет…
Следствие
Остапа Ивановича Дзюбу в селе считали проходимцем. Говорили, что он пятое, а то шестое место и у нас, и в России поменял. И всё женится.
А у бабы Кати в Красноярске сестра. У сестры – дочка. У той дочки – муж Николай, который майором в милиции служит! Этот майор просит Лизу пока не уезжать. При следствии по уголовному делу лишний свидетель не помешает.
Сам он едет на Брянщину или Псковщину – узнать Остапову подноготную. Там он докапывается до того, что Дзюба Остап руку свою потерял не на войне, а до войны. Что в молодости он умудрился угнать у цыган пару лошадей и продать их на рынке мясом, за что и поплатился рукой…
А в годы войны пошёл полицаем и отличился беспредельщиной. В одной из деревень его старанием заживо сгорела целая семья. И ещё набралось всякого – по мелочи, если считать мелочью людскую жизнь…
Сведенья этот Николай собирает долго. Обратно возвращается только в феврале.
А потом уточнения, доводки, всякое остальное… Потом ожидание суда. Наконец решение: Власову Евдокию Алексеевну оправдать!
Судья понял: покойник был способным довести кого угодно до невменяемости…
Однако такая встряска даром Евдокии Алексеевне не проходит. У неё начинает подёргиваться голова и немного косит рот.
Баба Катя этого не замечает – неважно видит. А Володьке некогда – Володька веселится…
В мае месяце, не советуясь с Лизой, было решено справить годовщину Алёши, а заодно отметить правильное решение суда.
Из Красноярска – майор с женой, кривая тётка Нюра, сын её как раз дома оказался, пара близких соседей…
Человек десять набралось.
Лизе пришлось вместе со всеми оказаться за столом.
Пили, пели, вспоминая Остапа Ивановича, матерились, забыв, что теперь ему Бог судья…
Лиза в своё время, путешествуя по детдомам, ругаться тоже умела. Но после памятного разговора с начальником цеха её будто начисто отмыло от этих русских нечистот.
И теперь её всяким словом брани словно арапником хлещут. Владимир, молодец, не собачится. Но с каждой рюмкою у него всё шире разбегаются зрачки…
Лиза радуется тому, что на той половине дома заплакал разбуженный Алёша – не надо оправдывать свой уход.
Она садится там у стола. Качает на руках сына – пытается утешить. Тот продолжает хныкать.
А по первой половине дома – скачет казак через долину, через Маньчжурские края…
Алёша вроде не мешает ему скакать, но вместо казака в комнату на рысях влетает Владимир и с ходу бьёт Лизу по лицу. Сквозь зубы произносит:
– Ш-што?! Кровь голубая не выносит?.. Нарошно сына разбудила?! Штобы уйти?
Он повторно хлещет Лизу по щеке. Явно ждёт, что она закричит. Она же боится напугать Алёшу, потому смеётся!
Глаза у Владимира белеют окончательно, и тогда, с маху, он бьёт кулаком по голове сына…
Алёша закатывается…
Кто-то вбегает, силой отнимают его у Лизы, уносят. Вместе со всеми исчезает и Владимир. А у Лизы в руке вдруг появляется длинная, острая половинка ножниц…
Неведомая сила кидает её на сыновний крик. Кухонный стол огорожен полусогнутыми людьми. Спина Владимира перед Лизою… А половинка ножниц уже торчит у него из поясницы…
Никто сразу не понимает: что ещё-то случилось? И сама Лиза не осознаёт, почему на неё смотрят столько неподвижных глаз.
Баба Катя вдруг вопит треснутым голосом:
– Уби-и-ила!
Глаза оживают…
Кто-то кого-то куда-то тащит, волочит, советует…
Лиза в этой суете никак не может отыскать сына. Она обезумела…
Она до темноты мечется по селу…
Наконец Нинка через ограду сообщает:
– В стайке посмотри. Я видела, как Дуська туда кашу несла…
Годовалый Алёша сидит в яслях на стёганой подстилке. Тепло одет. Лицо припухшее…
Следом за Лизою в стайку семенит баба Катя, слёзно говорит:
– Уезжай, внучка! Я тебе денег на первое время дам. Уезжай. Дурак наш отлежится, поможет до вокзала проводить…
Но «дурак» всё-таки оказывается в больнице – вскользь задета правая почка.
Когда Владимир бывал трезвым, в нём устанавливался порядок, но такое случалось редко. В больнице случилось… Там он заявил, что его на улице саданули в бок хулиганы…
Хулиганы так хулиганы… Заявления от пострадавшего нет, и дело на том глохнет.
Деньги, что баба Катя выделила Лизе на отъезд, субботним утром лежали на месте, а тем же вечером от них остаётся только половина. А Владимир исчезает полностью!
Всё село свекровью обыскано, все люди повыспрошены… Вот и воскресенье! Поезд уходит вечером. Пора бы отправляться, а ни денег, ни Владимира!
К обеду Нинка окликает Лизу:
– Пошли давай – сама увидишь…
Двор, куда Нинка приводит Лизу, в недалёком переулочке. Во дворе – чёрт ногу сломит! Сенная дверь на петлях перекосилась, в проём – ладонь пройдёт. Нинка щепочкой легко справляется с внутренним крючком…
В сенях, на полу вдрызг пьяные хозяйки – мать и дочь. Обе полуголые; развалились на бараньих подстилках. Между ними мужик. Он, на грани сознания, руками враскид, пытается удовлетворить и ту, и другую…
Нинка плюёт и тащит Лизу в глубину кубла.
На полу ещё одна баба. Она, из комнаты в кухню, перевалилась через порог, наблевала и головою спит в своей помойке.
В комнате, на кровати – Володька. Рядом – девка с голой грудью и задранной юбкой.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
